Илья Вульфов и магистрат
Могилёвский магистрат неоднократно принимал антиеврейские постановления, которые благосклонно воспринимало местное христианское мещанство. Так, 23 июля 1749 года магистрат обратился к мещанам по вопросу прошения еврея Ильи Вульфова, живущего по городскому контракту. Отмечается, что Илья вновь строит дом под самым валом. Мещане посчитали, что еврея, осмелившегося без ведома магистрата и рады попортить в городе вал и воздвигнуть новую постройку, необходимо обязать снести ее и засыпать вал за свой счёт. Похоже, все принятые решения остались на бумаге. 23 марта 1750 года магистрат вновь затронул вопрос о постройке Ильи Вульфова. Оказалось, что еврея уже неоднократно предупреждали о необходимости снести дом, он же не обращал внимания на угрозы. Через день мещане ещё раз подтвердили своё решение о необходимости снести постройку, а в случае сопротивления – разрушить. Тем не менее, практически через год (4 апреля 1751 года) магистрат вынужден был в очередной раз обратить внимание мещан на еврея, который не хочет сносить свои постройки и не платит подати городу. Мещане, в свою очередь, в очередной раз призвали магистрат заставить упорствующего снести свой дом без промедления («Регесты и надписи. Свод материалов для истории евреев в России.» СПб.,1913, т.3, с.60, с.66, с.74-75)
Могилев начала ХІХ века – это многоконфессиональный город, в котором сравнительно мирно уживались православные, католики, протестанты и евреи. Понятие «мирно» весьма относительно, и, в зависимости от того или иного периода Могилевской истории, его можно интерпретировать по-разному.В этом смысле Школище можно представить своеобразной квинтэсенцией многоконфессионального города. Здесь в пределах ста метров находились несколько синагог, бернардинский костел Св. Ануфрия и Покровская православная церковь.
На взаимоотношения различных конфессий проливает свет одно из дел фонда «Канцелярии Генерал-губернатора Витебского, Могилевского и Смоленского».
В апреле1827 года на имя генерал-губернатора Н.И.Хованского от имени Римско-католической консистории было подано прошение, подписанное настоятелем Бернардинского монастыря ксендзом Антонием Дробышем. Католический священник напоминал властям, что еще в 1822 году подавал «донос» о том, что могилевский кагал «на Школище своем при нашем Бернардинском мосте и кляшторе производят с двух сторон для евреев гошпитальныя домы, расположенныя ими против самых монастырских келей, и против лица костельных дверей в расстоянии о 57 шагах, от чего не только происходит странное безобразие не менее и в отправлении ежедневного Богослужения помешательство, но еще от нечистоты и мерзости могут возникать заразительныя болезни...».
Истец ссылается в своей петиции на циркулярное предписание Управляющего министерства полиции от 5 февраля 1819 года, где было сказано вполне конкретно: «Не позволять евреям ни под каким предлогом строится не токмо вблизи, но и в виду церквей».
Как выяснилось из дальнейшего повествования, тогдашний гражданский губернатор Могилева Вельсовский по просьбе евреев, несмотря на полученную петицию, позволил им завершить начатые постройки. И вот по прошествии пяти лет ксендз Дробыш просил военного губернатора «повелеть высоконачальничьей властию кому следует снесть те неправильно застроенные домы и оградить костел и кляштор впредь от наносимых неблагопристойных мерзостей и от произойти могущих опасений».
Разбирательство было поручено могилевскому губернскому правлению, которое оперативно начало дознание. Назначенная комиссия «учинила проверку в каком разстоянии находятся оные (постройки) от Бернардинского костела и кому те земли принадлежат, равно учинив справки с чьего дозволения оныя постройки произведены».
Скрупулезная проверка показала, что вблизи костела находятся не только вышеназванные богадельня и госпиталь, но и другие строения. В том числе «от давних лет» построенные частные дома Еселя Драбкина и Ицки Гершовича, кагальный дом, где живет Гирша Шульман, новый дом Янкеля Зелёнаго, 14 «нужных мест» и еврейские мясные ряды. Были тщательно замерены расстояния каждого строения от костела, которые приведены в саженях (от 17 до 27 сажен). В ходе проверки «всплыло», что, кроме этого, в «непомерной» близости от находившейся здесь же православной церкви распологаются еще 5 «нужных мест» хасидской школы и еврейская баня, от которых «всегда бывает дурной запах около церкви».
Началось выяснение, имелось ли право на строительство этих строений. У евреев на руках не оказалось нужных документов, которые были, по их словам, «во время нашествия неприятельских войск истреблены». Изучение «поднятого» губернским правлением «высочайше конфирмованого городу плана», по мнению проверяющих, показало, что все постройки выполнены в его нарушение и без разрешения начальства.
Поначалу было решено «означенные строения и нужные места перенести, и уничтожить мясные ряды, а при них зделать высокий глухой приличный забор,...дабы закрыть отвратительное позорище». Однако, поразмыслив и прислушиваясь к мнению ксендзов, следствие решило, что забор тут не поможет, и необходимо снести, кроме вышеперечисленных строений, и богадельню, и скотобойню, «избавив костел от безобразия, неприличия и смрада».
Но и это не было конечным решением. Врачебная управа провела свою проверку, «нашла» богадельню и больницу «в чрезвычайном безпорядке» и потребовала от Могилевского кагала переноса их в другое место. В ходе проверки учитывались самые разные документы, в том числе и столетней давности российские указы 1722 и 1728 годов, «заемные» документы от 1727 года, т.е. того времени, когда Могилев принадлежал Великому Княжеству Литовскому.
Итог шестилетнего дела (последний документ датируется апрелем 1828 года) вряд ли удовлетворил истцов и ответчиков. Могилевскому кагалу никак не могло понравиться решение «резницы и скотобойни тотчас уничтожить, а отвести для оных места удобныя за городом, как по законам следует». Также подлежали сносу «нужные места» и баня. Что касается частных домов, богадельни и больницы, с которых, собственно, дело и началось, то решение по ним было отложено «до выяснения всех доказательств», что, по-видимому, не принесло особой радости католической консистории.
Ход этого дела достаточно характерен для производства любых дел в Российской империи того времени. «Колесики» государственной бюрократической машины крутились без устали, решения принимались согласно тем законам, которые имелись в наличии, и в данном случае трудно «бросить камень» в сторону принятого решения. Единственное, надо иметь в виду, что мы преподносим дело в свете государственных источников, а как оно выглядело в глазах евреев, могли бы рассказать кагальные актовые книги – «пинкосы», которые, к сожалению, до нас не дошли (НИАБ. Ф.1297, оп.1, д.2576).
